Добродетель не
достигла бы таких высот, если бы ей в
пути не помогало тщеславие.
Тот, кто думает, что
может обойтись без других, сильно
ошибается; но тот, кто думает, что
другие не могут обойтись без него,
ошибается еще сильнее.
Люди мнимо благородные
скрывают свои недостатки и от других и
от себя, а люди истинно благородные
прекрасно их сознают и открыто о них
заявляют.
Истинно благородные
люди никогда ничем не кичатся.
Строгость нрава у
женщин - это белила и румяна, которыми
они оттеняют свою красоту.
Целомудрие женщин - это
большей частью просто забота о добром
имени и покое.
Кто стремится всегда
жить на виду у благородных людей, тот
поистине благородный человек.
Безрассудство
сопутствует нам всю жизнь; если кто-нибудь
и кажется нам мудрым, то это значит
лишь, что его безрассудства
соответствуют его возрасту и
положению.
Есть глупцы, которые
сознают свою глупость и ловко ею
пользуются.
Кто никогда не
совершал безрассудств, тот не так мудр,
как ему кажется.
К старости люди
становятся безрассуднее - и мудрее.
Иные люди похожи на
песенки: они быстро выходят из моды.
Большинство людей
судит о ближних по их богатству или
светским успехам.
Жажда славы, боязнь
позора, погоня за богатством, желание
устроить жизнь удобно и приятно,
стремление унизить других - вот что
нередко лежит в основе доблести, столь
превозносимой людьми.
Для простого солдата
доблесть - опасное ремесло, за которое
он берется, чтобы снискать себе
пропитание.
Высшая доблесть и
непреодолимая трусость - это
крайности, которые встречаются очень
редко. Между ними на обширном
пространстве располагаются
всевозможные оттенки храбрости, такие
же разнообразные, как человеческие
лица и характеры. Есть люди, которые
смело встречают опасность вначале
сражения, но легко охладевают и падают
духом, если оно затягивается; другие
делают то, чего от них требует
общественное мнение, и на этом
успокаиваются. Одни не всегда умеют
владеть своим страхом, другие подчас
заражаются страхом окружающих, а
третьи идут в бой просто потому, что не
смеют оставаться на своих местах. Иные,
привыкнув к мелким опасностям,
закаляются духом для встречи с более
значительными. Некоторые храбры со
шпагой в руках, но пугаются мушкетного
выстрела; другие же смело стоят под
пулями, но боятся обнаженной шпаги.
Все эти различные виды храбрости
схожи между собой в том, что ночью, -
когда страх усиливается, а тьма равно
скрывает и хорошие и дурные поступки, -
люди ревнивые оберегают свою жизнь. Но
есть у людей еще один способ оберечь
себя - и притом самый распространенный:
делать меньше, чем они сделали бы, если
бы знали наперед, что все сойдет
благополучно. Из этого явствует, что
страх смерти в какой-то мере
ограничивает людскую доблесть.
Высшая доблесть
состоит в том, чтобы совершать в
одиночестве то, на что люди обычно
отваживаются лишь в присутствии
многих свидетелей.
Бесстрашие - это
необычайная сила души, возносящая ее
над замешательством, тревогой и
смятением, порождаемыми встречей с
серьезной опасностью. Эта сила
поддерживает в героях спокойствие и
помогает им сохранять ясность ума в
самых неожиданных и ужасных
обстоятельствах.
Лицемерие - это дань
уважения, которую порок платит
добродетели.
На войне большинство
людей рискует жизнью не больше, нежели
это необходимо, чтобы не запятнать
своей чести; но лишь немногие готовы
всегда рисковать так, как этого
требует цель, ради которой они идут на
риск.
Тщеславие, стыд, а
главное, темперамент - вот что обычно
лежит в основе мужской доблести и
женской добродетели.
Все хотят снискать
славу, но никто не хочет лишиться
жизни; поэтому храбрецы проявляются
не меньше находчивости и ума, чтобы
избежать смерти, чем крючкотворцы -
чтобы приумножить состояние.
Почти всегда по
отроческим склонностям человека уже
ясно, в чем его слабость и что приведет
к падению его тело и душу.
Благодарность подобно
честности купца: она поддерживает
коммерцию. Часто мы оплачиваем ее
счета не потому, что стремимся
поступать справедливо, а для того,
чтобы впредь люди охотнее давали нам
взаймы.
Не всякий, кто платит
долги благодарности, имеет право
считать себя на этом основании
благодарным человеком.
Ошибки людей в их
расчетах на благодарность за
оказанные ими услуги происходят
оттого, что гордость дающего и
гордость принимающего не могут
сговориться о цене благодеяния.
Чрезмерная
поспешность в расплате за оказанную
услугу есть своего рода
неблагодарность.
Счастливые люди
неисправимы: судьба не наказывает их
за грехи, и потому они считают себя
безгрешными.
Гордость не хочет быть
в долгу, а себялюбие не желает
расплачиваться.
Если кто-нибудь
сделает нам добро, мы обязаны
терпеливо сносить и причиняемое этим
человеком зло.
Пример заразителен,
поэтому все благодетели рода
человеческого и все злодеи находят
подражателей. Добрым делам мы
подражаем из чувства соревнования,
дурным же - из врожденной злобности,
которую стыд сдерживал, а пример
выпустил на волю.
Нет ничего глупее
желания всегда быть умнее всех.
Чем бы мы ни объясняли
наши огорчения, чаще всего в их основе
лежит обманутое своекорыстие или
уязвленное тщеславие.
Человеческое горе
бывает лицемерно по-разному. Иногда,
оплакивая потерю близкого человека,
мы в действительности оплакиваем
самих себя: мы оплакиваем наши
утраченные наслаждения, богатство,
влияние, мы горюем о добром отношении
к нам. Таким образом, мы проливаем
слезы над участью живых, а относим их
за счет мертвых. Этот род лицемерия я
считаю невинным, ибо в таких случаях
люди обманывают не только других, но и
себя. Однако есть лицемерие иного рода,
более злостное, потому что оно
сознательно вводит всех в заблуждение:
я говорю о скорби некоторых людей,
мечтающих снискать славу великим,
неувядающим горем. После того как
безжалостное время умерит печаль,
которую эти люди некогда испытывали,
они продолжают упорствовать в слезах,
жалобах и вздохах. Они надевают на
себя личину уныния и стараются всеми
своими поступками доказать, что их
грусть кончится вместе с жизнью. Это
мелкое и утомительное тщеславие
встречается обычно у честолюбивых
женщин. Так как их пол закрывает им все
пути, ведущие к славе, они стремятся
достигнуть известности, выставляя
напоказ свое безутешное горе. Есть еще
один неглубокий источник слез,
которые легко льются и легко высыхают:
люди плачут чтобы прослыть
чувствительными, плачут, чтобы
вызвать сострадание, плачут, чтобы
быть оплаканными, и, наконец, плачут
потому, что не плакать стыдно.
Люди упрямо не
соглашаются с самыми здравыми
суждениями не по недостатку
проницательности, а из-за избытка
гордости: они видят, что первые ряды в
правом деле разобраны, а последние им
не хочется занимать.
Горе друзей печалит
нас не долго, если оно доставляет нам
случай проявить на виду у всех наше
участие к ним.
Порою может показаться,
что себялюбие попадает в сети к
доброте и невольно забывает о себе,
когда мы трудимся на благо ближнего. В
действительности же мы просто
избираем кратчайший путь к цели, как
бы отдаем деньги в рост под видом
подарка, и таким образом применяем
тонкий и изысканный способ завоевать
доверие окружающих.
Похвалы за работу
достоин лишь человек, у которого
хватает твердости характера на то,
чтобы иной раз быть злым; в противном
случае доброта чаще всего говорит
лишь о бездеятельности или о
недостатке воли.
Принять людям зло
большей частью не так опасно, как
делать им много добра.
Ничто так не льстит
нашему самолюбию, как доверие великих
мира сего; мы принимаем его как дань
нашим достоинствам, не замечая, что
обычно оно вызвано тщеславием или
неспособностью хранить тайну.
Привлекательность при
отсутствии красоты - это особого рода
симметрия, законы которой нам
неизвестны; это скрытая связь между
всеми чертами лица с одной стороны, и
чертами лица, красками и общим обликом
человека - с другой.
Кокетство - это основа
характера всех женщин, только не все
пускают его в ход, ибо у некоторых оно
сдерживается боязнью или рассудком.
Чаще всего тяготят
окружающих те люди, которые считают,
что они никому не могут быть в тягость.
На свете мало
недостижимых вещей; будь у нас больше
настойчивости, мы могли бы отыскать
путь почти к любой цели.
Высшая ловкость
состоит в том, чтобы всему знать
истинную цену.
Поистине ловок тот, кто
умеет скрывать свою ловкость.
То, что мы принимаем за
благородство, нередко оказывается
переряженным честолюбием, которое,
презирая мелкие выгоды, прямо идет к
крупным.
Преданность - это в
большинстве случаев уловка себялюбия,
цель которой - завоевать доверие; это
способ возвыситься над другими людьми
и проникнуть в важнейшие тайны.
Великодушие всем
пренебрегает, чтобы всем завладеть.
В звуке голоса, в
глазах и во всем облике говорящего
заключено не меньше красноречия, чем в
выборе слов.
Истинное красноречие -
это умение сказать все, что нужно, и не
больше, чем нужно.
Одним людям идут их
недостатки, а другим даже достоинства
не к лицу.
Вкусы меняются столь
же часто, сколь редко меняются
склонности.
Своекорыстие приводит
в действие все добродетели и все
пороки.
Смирение нередко
оказывается притворной покорностью,
цель которой - покорить себе других;
это уловка гордыни, принижающей себя,
чтобы возвыситься, и, хотя у нее
множество личин, она лучше всего
маскируется и скорее всего вводит в
обман, когда прячется под видом
смирения.
У всякого чувства есть
свойственные лишь ему одному жесты,
интонации и мимика; впечатление от них,
хорошее или дурное, приятное или
неприятное, и служит причиной того,
что люди располагают нас к себе или
отталкивают.
Каждый человек, кем бы
он ни был, старается напустить на себя
такой вид и надеть такую личину, чтобы
его приняли за того, кем он хочет
казаться; поэтому можно сказать, что
общество состоит из одних только
личин.
Величавость - это
непостижимая уловка тела,
изобретенная для того, чтобы скрыть
недостатки ума.
Хороший вкус говорит
не столько об уме, сколько о ясности
суждений.
Счастье любви
заключается в том, чтобы любить; люди
счастливее, когда сами испытывают
страсть, чем когда ее внушают.
Вежливость - это
желание всегда встречать вежливое
обращение и слыть обходительным
человеком.
Воспитание молодых
людей обычно сводится к поощрению их
врожденного себялюбия.
Ни в одной страсти
себялюбие не царит так безраздельно,
как в любви; люди всегда готовы
принести в жертву покой любимого
существа, лишь бы сохранить свой
собственный.
В основе так
называемой щедрости обычно лежит
тщеславие, которое нам дороже всего,
что мы дарим.
Чаще всего сострадание
- это способность увидеть в чужих
несчастьях свои собственные, это -
предчувствие бедствий, которые могут
постигнуть и нас. Мы помогаем людям,
чтобы они, в свою очередь, помогли нам;
таким образом, наши услуги сводятся
просто к благодеяниям, которые мы
загодя оказываем сами себе.
Упрямство рождено
ограниченностью нашего ума: мы
неохотно верим тому, что выходит за
пределы нашего кругозора.
Ошибается тот, кто
думает, будто лишь таким бурным
страстям как любовь и честолюбие
удается подчинить себе другие страсти.
Самой сильной нередко оказывается
бездеятельная леность: завладевая
людскими помыслами и поступками, она
незаметно подтачивает все их
стремления и добродетели.
Люди потому так охотно
верят дурному, не стараясь вникнуть в
суть дела, что они тщеславны и ленивы.
Им хочется найти виновных, но они не
желают утруждать себя разбором
совершенного проступка.
Мы по самым ничтожным
поводам обвиняем судей в незнании
дела и тем самым не менее охотно
отдаем свою честь и доброе имя на их
суд, хотя все они нам враждебны - одни
из зависти, другие по ограниченности,
третьи просто по занятости. Надеясь на
то, что эти люди выскажутся в нашу
пользу, мы рискуем своим покоем и даже
жизнью.
Как бы ни был
проницателен человек, ему не
постигнуть всего зла, которое он
творит.
Слава, уже
приобретенная нами, - залог той славы,
которую мы рассчитываем приобрести.
Молодость - это
постоянное опьянение, это горячка
рассудка.
Тому, чьи достоинства
уже награждены подлинной славой,
больше всего следовало бы стыдиться
усилий, которые он прилагает, чтобы
ему поставили в заслугу всякие
пустяки.
В свете иной раз высоко
ценят людей, все достоинства которых
сводятся к порокам, приятным в
повседневной жизни.
Очарование новизны в
любви подобно цветению фруктовых
деревьев: оно быстро блекнет и больше
никогда не возвращается.
Природное добродушие,
которое любит похваляться своей
чувствительностью, нередко умолкает,
побежденное самым мелочным
своекорыстием.
Разлука ослабляет
легкое увлечение, но усиливает
большую страсть, подобно тому как
ветер гасит свечу, но раздувает пожар.
Нередко женщины,
нисколько не любя, все же изображают,
будто они любят: увлечение интригой,
естественное желание быть любимой,
подъем душевных сил, вызванный
приключением, и боязнь обидеть
отказом - все это приводит их к мысли,
что они страстно влюблены, хотя в
действительности всего лишь
кокетничают.
Люди редко бывают
довольны тем, кто от их имени вступает
в деловые переговоры, так как
посредники, стараясь стяжать себе
добрую славу, почти всегда жертвуют
интересами своих друзей ради успеха
самих переговоров.
Когда мы
преувеличиваем привязанность к нам
наших друзей, нами обычно руководит не
столько благодарность, сколько
желание выставить напоказ наши
достоинства.
Доброжелательность, с
которой люди порою приветствуют тех,
кто впервые вступает в свет, обычно
бывает вызвана тайной завистью к тем,
кто уже давно занимает в нем прочное
положение.
Гордыня часто
разжигает в нас зависть, и та же самая
гордыня нередко помогает нам с ней
справиться.
Ложь иной раз так ловко
прикидывается истиной, что не
поддаться обману значило бы изменить
здравому смыслу.
Для того чтобы
воспользоваться чьим-нибудь здравым
советом, подчас требуется не меньше
ума, чем для того, чтобы подать здравый
совет самому себе.
Опаснее всего те злые
люди, которые не совсем лишены доброты.
Великодушие довольно
точно определено своим названием;
кроме того, можно сказать, что оно -
здравый смысл гордости и самый
достойный путь к доброй славе.
Мы не можем вторично
полюбить тех, кого однажды
действительно разлюбили.
Мы находим несколько
решений одного и того же вопроса не
столько потому, что наш ум очень
плодовит, сколько потому, что он не
слишком прозорлив и, вместо того чтобы
остановиться на самом лучшем решении,
представляет нам без разбора все
возможности сразу.
При некоторых
обстоятельствах, точно так же, как при
некоторых болезнях, помощь со стороны
может иной раз только повредить;
требуется большая проницательность,
чтобы распознать те случаи, когда она
опасна.
Показная простота - это
утонченное лицемерие.
В характере человека
больше изъянов, чем в его уме.
У людских достоинств,
как и у плодов, есть своя пора.
Можно сказать, что у
человеческих характеров, как и у
некоторых зданий, несколько фасадов,
причем не все они приятны на вид.
Умеренность не имеет
права хвалиться тем, что она одолевает
честолюбие и подчиняет его себе.
Умеренность - это душевная
бездеятельность и леность, тогда как
честолюбие - это живость и горячность,
и они никогда не живут вместе.
Мы всегда любим тех,
кто восхищается нами, не не всегда
любим тех, кем восхищаемся мы.
Мы редко до конца
понимаем, чего мы в действительности
хотим.
Трудно любить тех, кого
мы совсем не уважаем, но еще труднее
любить тех, кого мы уважаем больше, чем
самих себя.
Соки нашего тела,
совершая свой обычный и неизменный
круговорот, тайно приводят в действие
и направляют нашу волю; сливаясь в
единый поток, они незаметно властвуют
над нами, воздействуя на наши поступки.
Признательность
большинства людей порождена скрытым
желанием добиться еще больших
благодеяний.
Почти все люди охотно
расплачиваются за мелкие одолжения,
большинство бывает признательно за
немаловажные, но почти никто не
чувствует благодарности за крупные.
